Автор: Sai_desu
Бета: skunsa
Фэндом: Хроники странного королевства
Пейринг/Персонажи: Кантор/Тарьен, Внутренний голос/мозг Кантора, Карлос, Ольга, Азиль, упоминаются Кантор/ОМП, ОМП/Тарьен
Рейтинг: NC-17
Жанр: slash, angst, humor, PWP
Размер: миди
Cостояние: завершено
Дисклеймер: О. Панкеева
Предупреждение: АУ в каноне, возможен ООС, вкрапления ПОВа Кантора
Размещение: только с разрешения автора и адресата
Саммари: Ради искусства Кантор готов практически на всё.
От автора:
1. Написано в подарок skunsa на день рожденья, посвящается ему и ему принадлежит.
2. Участвовало в ФБ-2014
Читать
Гм… кстати… Если маэстро захочет, чтобы я что-то парню показал,
и постесняется об этом попросить, опасаясь нанести мне тяжкую душевную травму,
скажи ему, пусть не мается дурью. Я с радостью помогу, мне ничего не стоит.
Оксана Панкеева. «Песня на двоих»
и постесняется об этом попросить, опасаясь нанести мне тяжкую душевную травму,
скажи ему, пусть не мается дурью. Я с радостью помогу, мне ничего не стоит.
Оксана Панкеева. «Песня на двоих»
- Нет! Нет! И ещё раз нет! — вскричал маэстро Карлос, вскакивая с места и в сердцах швыряя на пол недокуренную сигарету, которую его ученица тут же затушила каблуком ботинка. — Тарьен! Мы же вчера всё подробно обговорили! И вчера у тебя всё прекрасно получалось. Ну что опять?! — маэстро Карлос торопливо взбежал на сцену. Тарьен опустил взгляд в пол и безвольно свесил руки, чуть не выронив при этом бутафорский посох. Стоявший рядом Кантор недовольно нахмурился и скрестил руки на груди. Его изрядно достали проволочки, уже не в первый раз возникавшие из-за того, что Тарьен постоянно выходил из образа. Неужели всё-таки придётся играть вполсилы, чтобы его орк не затмевал главного героя?
- Извините, — выдавил Тарьен и поковырял носком сапога доски сцены. Как девица, ей-богу. «Ты ещё в обморок упади, как Жак», — подумал Кантор. Рядом вздыхала расстроенная Ольга.
- Я не буду опять читать тебе трёхчасовую лекцию, — решительно заявил Карлос и обернулся к Кантору. — Диего, пойдём с нами.
- А мне можно? — пискнула Ольга. Видно, уже привыкла везде следовать за наставником. Карлос посмотрел на неё и перевёл взгляд на Кантора. Тот сразу всё понял и утвердительно опустил веки.
- Да, Ольга, ты тоже. Остальные — ждите здесь. И не дурака валяйте, а репетируйте пока сами, бездельники! — маэстро Карлос решительно ухватил Тарьена за мантию и повёл в самую дальнюю гримёрку. Там он уселся на табурет и вынул новую сигарету. — Диего, прошу.
Кантор на пару секунд прикрыл глаза, воскрешая в памяти партию главного героя, и запел. Всколыхнулся в груди Огонь, пожелавший вспомнить былое, и словно стёрлись прошедшие годы. Даже голос будто потерял обычную хриплость, стал похож на тот, прежний...
Когда Кантор вернулся в реальность, то отчётливо понял, что исполнил финальную арию победившего добра посредственно и даже паршиво. Но Ольга с Тарьеном отчего-то смотрели на него с восхищением. Карлос же рассеянно улыбался, не замечая, что его сигарета давно догорела и потухла. Старому маэстро было сладко и горько увидеть отблеск прежнего исполнителя этой роли...
Кантор нахмурился, чтобы скрыть собственные чувства, до боли сходные с чувствами Карлоса, и скрестил руки на груди.
- Ну что, понятно теперь? — спросил он Тарьена. Тот рассеянно кивнул, но, кажется, не приходя в сознание. Кантора посетила неприятная мысль, что теперь парень может решить, будто ему вообще не под силу хорошо исполнить свою партию и даже пробовать не стоит. Впрочем, Карлоса, похоже, подобные размышления не терзали.
- Спасибо, Диего, — произнёс он мягко, даже ласково.
Вывела всех из транса несравненная Азиль, внезапно возникшая на пороге гримёрки.
- Вас там все заждались! Ольга, тебя Артуро ищет. — От этих слов Ольга напряглась, а Кантор так стиснул зубы, что они скрипнули на всю комнату. — А что это вы здесь делаете? — спросила Азиль, как всегда, легкомысленно и с весёлым интересом.
- Мы помогали Тарьену войти в образ, — ответил маэстро Карлос прежде, чем остальные успели сориентироваться, а к исполнителю главной роли вернулся дар речи. — Он никак не может перестать бояться своего антагониста, по крайней мере, в исполнении Диего.
Азиль с интересом посмотрела на Кантора, а потом на Тарьена.
- Разве Диего такой страшный? — изумлённо спросила она. Взгляд её на пару секунд стал расфокусированным, отсутствующим, а потом нимфа звонко рассмеялась. — Что ты, Карлос! Дело не в страхе. Тарьен действительно немного боится Диего, но только потому...
Густо покрасневший Тарьен воспользовался всеобщим замешательством и опрометью бросился прочь из гримёрки. Остальные проводили его изумлёнными взглядами, а потом уставились на Азиль, ожидая дальнейших объяснений.
- Нет! Нет! И ещё раз нет! — с чувством повторил товарищ Кантор, нервно теребя серьгу в ухе. Они остались с Азиль вдвоём. Карлос с ученицей занялись поимкой главного героя — во избежание утечки информации и прочих возможных неприятностей. А Кантор предпочёл укрыться от посторонних глаз, не желая демонстрировать своё состояние проклятому Артуро и опасаясь напугать до смерти всех остальных ни в чём не повинных актёров.
- Но почему? — прекрасные глаза нимфы были полны искреннего недоумения. — Что в этом такого страшного? Я ещё понимаю, почему боится Тарьен, но ты...
- Азиль, милая, не будь ребёнком. А то ты не понимаешь!.. — Кантор чуть было не добавил «что это значит для меня», но вовремя прикусил язык. Не хватало ещё ныть и жаловаться. И кому? Нимфе!
«Ты ещё в жилетку ей поплачь», — тут же влез язвительный внутренний голос.
«Заткнись, а то прибью», — огрызнулся Кантор.
«И как ты себе это представляешь?» — не унимался насмешливый собеседник.
«Мэтра Истрана спрошу. А то и натравлю на тебя ту стерву Джоанну», — пригрозил ему Кантор. Внутренний голос умолк, но явно не потому, что испугался. Скорее, предоставил Кантору возможность самостоятельно осмыслить свои угрозы и прикинуть их реалистичность.
- Может быть, тебе стоит провести с ним ночь? — с надеждой спросил Кантор у Азиль. — Вдруг у него мозги на место встанут? Или вдохновение посетит, и ему станет не до заскоков. Лишь бы он смог нормально играть!
«А теперь ты недостойно пытаешься спихнуть проблему на чужие плечи», — опять встрял внутренний голос, но Кантор только отмахнулся. Не до него сейчас было.
Азиль в ответ покачала головой:
- Нет, ему это не нужно. Я ничем не могу помочь. — Кантор не слишком рассчитывал, что возникшую проблему удастся уладить так просто, но отказ нимфы всё равно его расстроил. — Зато ты можешь, — продолжила Азиль. — Я ведь уже говорила, что мы с тобой похожи. Твоя сила в чем-то близка к моей.
- И что? Тарьен ведь парень.
После встречи в Лабиринте с дядей Дэном, дедушкой Байли и другими членами многочисленной, бесспорно могущественной и на удивление веселой семейки полоумных магов Кантор точно знал природу своей таинственной силы. Как знал и то, что она распространялась только на женщин.
«Забыл, как смотрел на тебя секретарь Луи на том приёме?» — захихикал внутренний голос. Будто в подтверждение его слов, которые нимфа, разумеется, слышать никак не могла, Азиль пояснила:
- Пол не имеет значения. Точнее, имеет, но не совсем такое, как кажется. Важен не пол.
- А что важно-то? — с тоской спросил Кантор, окончательно уверившись, что весь мир сговорился против него.
- Важно, чтобы человек смотрел на тебя как на мужчину.
Кантор криво усмехнулся:
- И как ты себе это представляешь? Чтобы я позволил кому-то... — он не решился договорить, но так многозначительно посмотрел на Азиль, что любой другой на её месте мгновенно обратился бы в пепел или на худой конец провалился сквозь землю. Но Азиль, разумеется, и глазом не моргнула:
- Вовсе нет. Тарьен хочет не этого. Он хочет... наоборот.
- Азиль!.. — Кантор постарался увести разговор в какое-нибудь другое русло, пока они не углубились в ненужные подробности о технической стороне вопроса. — И что мне, по-твоему, делать потом? Не могу же я с ним... А если одной ночи ему окажется недостаточно, что тогда?
«Ага, то есть на одну ночь ты уже согласен?» — снова не удержался внутренний голос.
«Ещё чего!» — возмутился Кантор. Голос гадко усмехнулся, но ничего не ответил.
- Разве мне часто требуется больше одной ночи? Разве ты сам порой не ограничиваешься одной ночью? К тому же Тарьен прекрасно понимает, что у него нет шансов даже на одну ночь. И точно не решится попросить тебя о новой встрече.
- Почему-то Тарьен это понимает, а ты нет, — буркнул Кантор. Бесполезность споров с нимфой приводила его в отчаяние. Даже больше, чем споры с внутренним голосом.
- Он же не умеет заглядывать, — просто ответила Азиль.
Кантору на мгновение захотелось застрелиться. Ему ничего не стоило проигнорировать чувства Тарьена — в конце концов, парень и сам осознаёт, что хочет невозможного. Карлос уж точно уговаривать не станет. Никогда даже вскользь не намекнёт, не напомнит... Он ведь всё понимает не хуже самого Кантора. Но не так-то просто отмахнуться от нимфы, когда она смотрит на тебя немного нездешним взглядом и говорит: «Так правильно, так надо». А тут ещё внутренний голос прицепился...
- Азиль, — Кантор окликнул Азиль, когда та уже собиралась уходить. Ну конечно, с её точки зрения всё понятно и говорить больше не о чем.
- Что?
- Я тебя очень прошу...
- Об этом нельзя рассказывать. Я поняла.
- Азиль, совсем никому. Ни Элмару, ни Шеллару, ни тем более Жаку. Никому.
- Хорошо, — ответила Азиль. Судя по выражению её лица, такая секретность была ей непонятна, но она готова была выполнить даже самое странное желание давнего друга.
Азиль выпорхнула за дверь, а Кантор остался в гримёрке наедине с внутренним голосом. Этот негодник покатывался со смеху, и его следовало как-то заткнуть, прежде чем выходить к людям. Ругань не помогала, только подливала масла в огонь. Так что, когда в гримёрку вошла Ольга, Кантор уже отчаялся и молча слушал неподобающие насмешки внутреннего голоса, даже не давая себе труда разок-другой огрызнуться.
Ольга закрыла дверь и прислонилась к ней спиной. Кантор к своему неудовольствию уже начал привыкать, что Ольга не подходит близко, держит с ним дистанцию. Как с Жаком. Как со всеми, с кем у неё не сложились отношения. Но сейчас в том, как она поджимала губы и отводила взгляд, было что-то ещё. То ли осуждение, то ли разочарование. Но почему?
- Маэстро читает Тарьену нотацию, совсем как мэтр Истран. Говорит, что актёр должен играть, несмотря ни на что. И что всякий воспитанный человек должен быть сдержан и не должен выдавать свои чувства, если это неуместно. Разумеется, в жизни, а не на сцене, — произнесла Ольга, хотя Кантор ни о чём не успел спросить. — А меня он послал сюда, чтобы я сказала об этом тебе, — она вдруг посмотрела Кантору в глаза, и у него дыхание перехватило — до того её взгляд был холодным и колким. Как снег в Поморье.
А самое обидное, что Ольга была права. Расселся тут товарищ Кантор, как нервная девица или придворная дама. Будто ждёт, что его придут искать всем театром. Тогда уж позорище будет полным. Особенно если учесть, что где-то поблизости ошивается проклятый Артуро. Дурак ты, товарищ Кантор: попросил Азиль молчать о том, что она увидела в Тарьене, а сам делаешь всё, чтобы об этом узнали все вокруг и как можно скорее.
Кантор решительно встал, игнорируя насмешки внутреннего голоса, и подошёл к Ольге. Та сначала вздрогнула, а потом взяла себя в руки, улыбнулась нарочито весело и дружелюбно и открыла дверь. Они вышли из гримёрки вместе, как добрые приятели, и почти сразу наткнулись на Артуро. Настроение Кантора начало стремительно улучшаться.
Ложиться спать не хотелось. Причём не хотелось по совершенно дурацкой причине: сны, как и Лабиринт, любили поиздеваться над товарищем Кантором, и тот всерьёз опасался, что смотреть он будет нечто совершенно неприличное и для любого мистралийца довольно неприятное. Да ещё и внутренний голос, заткнувшийся было в театре, оживился, так что заснуть всё равно бы не получилось. Поэтому Кантор сидел, рассеянно перебирая струны гитары и размышляя, почему Ольга так неприветливо на него смотрела после всей этой истории с Тарьеном.
«Не догадываешься? Неужели ни одной версии?» — разумеется, внутренний голос не мог промолчать.
«Отвали», — мрачно огрызнулся Кантор, без особой, впрочем, надежды на успех.
«Нет, ну правда! — не унимался вредный голос. — Вот Шеллар бы уже целый список возможных вариантов выдал».
Спорить с ним у Кантора не было сил.
«Так просвети меня, раз ты у нас такой умный».
Внутренний голос издал самодовольный смешок:
«Вот уж не думал, что знаю Ольгу лучше, чем ты. Ладно, дам подсказку. Даже две».
«Это какие?» — спросил Кантор. На обидное замечание о том, кто лучше знает Ольгу, он решил не обращать внимания. Пока.
«Первая: вспомни, как складывалась её личная жизнь до тебя».
Кантор вспомнил: никак. То есть не складывалась.
«А вторая?» — нетерпеливо спросил он, раздраженный тем, что даже собственный внутренний голос умничает и водит его за нос.
«А вторая: что ей понравилось в Жаке и в Артуро?»
Кантора передёрнуло от отвращения, но он всё же задумался, вспоминая рассуждения всезнающего короля Шеллара.
«Ей всех жалко. Ну и что? Погоди-ка... Получается, ей жалко Тарьена? Ну не влюбилась же она в него!»
Внутренний голос снова рассмеялся:
«Нет, конечно. Но ты почти угадал. Ей его жалко, потому что она сама оказывалась в подобной ситуации неоднократно».
«Но она же женщина», — невпопад возразил Кантор, до которого наконец дошло, почему Ольга смотрела на него так, будто он сделал что-то недостойное и неподобающее. Например, конфету у сироты отобрал. Выходит, для неё ситуация примерно так и выглядела. С ума сойти можно, благо, к этому Кантору было не привыкать.
«А в её мире однополые отношения воспринимают спокойно, и вообще разница между мужчинами и женщинами не так подчёркивается. Вспомни хотя бы её одежду».
Кантор был вынужден признать, что и в этом внутренний голос, скорее всего, прав. Выходит, Ольга обиделась на него из-за того, что он отверг Тарьена сразу, даже не рассмотрев возможность ответить ему взаимностью?
«Вот-вот, — поддакнул внутренний голос. — Боюсь, теперь она будет считать тебя бесчувственным эгоистом».
«Тебя тоже», — огрызнулся Кантор. Наконец-то ему удалось дать отпор изрядно надоевшему голосу. Тот обиженно замолк, но надолго его не хватило:
«А если разобраться, что в этом такого уж страшного?»
Кантор задохнулся от ярости. До того захотелось съездить этому придурку по физиономии – аж кулаки зачесались!
«То есть?.. Как это «что такого страшного»?! Или для тебя в этом ничего страшного нет? Может, тебе ещё и секретарь Луи понравился? Что, эльфийская кровь проснулась? Извращенец!»
«Когда-то ты спокойно пренебрегал общественной моралью», — внутренний голос, скотина, остался равнодушен к праведному гневу товарища Кантора.
«Ну ты сравнил! Это же совсем другое. Это вопрос чести!»
«От тебя-то чести не убудет, если ты будешь сверху», — сегодня внутренний голос был наглее и безжалостнее, чем обычно.
«Да где ты фраз-то таких нахватался?» — возмутился Кантор.
«Там же, где и ты. Кажется, мы с тобой знаем только один город-бордель. Но я упорно не понимаю, когда ты успел стать таким чёрствым ханжой? Раньше ты дарил свою любовь свободно, всему миру, ты готов был согреть своим Огнём всех... А теперь шарахаешься, как Акрилла от его величества. А как же экзотика? Ведь с демонессой тебе было не слабо, а с человеком своего пола уже слабо?»
«Я ж не знал, что она демонесса», — буркнул Кантор, совершенно дезориентированный... Как же Ольга это называла?.. А, точно: наездами. Совершенно дезориентированный наездами внутреннего голоса. Он успел привыкнуть, что судьба регулярно пинает его под рёбра, спускает с лестницы и макает мордой в лужу всеми доступными способами. Он уже смирился, что проклятый портал товарища Торо вышвырнул его на сцену Погорелого театра. Театра, где спустя столько лет маэстро Карлос ставит «Юность волшебника», а после репетиций братья Бандерасы идут пить с Артуро Сан-Барредой, с которым теперь встречается Ольга. Сам же товарищ Кантор, по собственной глупости расставшийся с любимой женщиной, совершенно опозорился в третьем ряду кордебалета, получил роль главного злодея, а живёт через день — спасибо Горбатому, чтоб ему плюты хвост съели... Но всего этого оказалось мало! Теперь ещё и мальчишка, играющий главного героя, оказывается, его, товарища Кантора, хочет! Причём в самом недостойном и неподобающем смысле слова. А Ольга, Азиль и даже собственный внутренний голос будто сговорились и толкают бедного контуженого мистралийца на эдакое непотребство! Нет, ну есть в этом мире хоть какая-то справедливость?!
«Ты так любишь раздавать всем полезные советы про то, кому и чему следует показать два пальца... Почему бы самому хоть раз не воспользоваться мудрым советом?»
«Я сейчас тебе два пальца покажу!» — зло пообещал Кантор, но внутренний голос и к этой угрозе остался равнодушен.
«Показывай что хочешь. И вообще поступай как знаешь. Если ты не готов пойти на жертвы ни ради искусства, ни ради любимой женщины, для которой, кстати, эта постановка многое значит, то о чём с тобой вообще говорить?»
«Ты совсем спятил? Ради любимой женщины мне следует заняться любовью с парнем?»
«Кастель Милагро всё-таки здорово испортил твой характер. Кстати, ты не забыл, что пять лет пренебрегал женщинами?»
«Это не одно и то же!» — Кантор стиснул кулаки, хотя бить морду было некому. Разве что себе.
«Разница не так уж велика. И, между прочим, тебе самому она не всегда была так уж важна, эта разница».
«Да неужели?» — ядовито процедил Кантор. Терпение закончилось уже некоторое время назад, так что идея застрелиться вновь показалась ему заманчивой.
«А, так ты всё-таки забыл? А как же красавица Даниэлла?»
«Если ты думаешь, что я помню по именам всех...» — рассмеялся Кантор, но вдруг осёкся. Вредная память, явно сговорившаяся с проклятым внутренним голосом, неумолимо, как козырный туз, предъявила товарищу Кантору давно забытый образ.
Даниэлла действительно была красива. У неё были очень выразительные синие глаза, пряно-порочные, как ночной ветер Лютеции. Светлые волосы крупными кольцами ниспадали на её плечи. Полные чувственные губы застенчиво улыбались — притом, что сомневаться в профессии Даниэллы не приходилось. Она была довольно высокой, но при этом не обладала роскошными формами знаменитой Камиллы Сахарные Губки. Зато были в ней странная грация и притягательность, которые делали её особенной даже для борделя размером с город, каким по праву считалась столица Галланта.
Разумеется, юный Эль Драко, уже два дня как бросивший вожжи и не собиравшийся их подбирать, не мог пройти мимо столь интересной дамы. После нескольких бокалов вина, пары мгновенно сочиненных любовных песен и весьма многообещающих поцелуев они с Даниэллой поднялись в гостиничный номер. И вот тут, когда крепость готова была пасть к ногам нетерпеливого завоевателя, хитрая шнуровка сдалась под его напором и платье с корсетом медленно соскользнули на пол, взору сгорающего от страсти Эль Драко открылись отнюдь не женские прелести: совершенно плоская грудь и слишком узкие бёдра. Возможно, при других обстоятельствах гордый мистралиец Диего дель Кастельмарра развернулся бы и ушёл, хлопнув дверью. Однако темпераментного и любвеобильного барда Эль Драко внезапное открытие нисколько не смутило. После секундного замешательства он решительно повалил Даниэля на кровать, откровенно любуясь тем, как разметались по постели длинные светлые локоны, и покрыл его нежную, удивительно чувствительную грудь жаркими поцелуями. Он даже ненадолго позволил Даниэлю действовать самостоятельно, и был за это вознаграждён лучшим минетом в своей жизни. Впрочем, потом он вновь перехватил инициативу и готов был поклясться, что Даниэль тоже не остался разочарован.
Кантор никогда не возвращался мысленно к этой ночи. Возможно, поэтому воспоминание не успело поблёкнуть и теперь предстало перед его внутренним взором ярким и достоверным. Казалось, стоит протянуть руку — и можно вновь коснуться разгорячённой кожи Даниэля, зарыться лицом в его шёлковые светлые волосы. Даже тело непроизвольно напряглось, будто Эль Драко опять вколачивал в кровать своего случайного любовника. И плясали перед глазами лукавые искорки на дне широко распахнутых синих глаз, а в ушах в такт пульсу отдавались низкие, совсем не женские стоны...
Кантор помотал головой, выныривая из омута воспоминаний, и стиснул зубы, ожидая комментария от внутреннего голоса — справедливого, а потому особенно обидного. И тот не подкачал:
«Жалко, что этот опыт не так уж тебе пригодился, когда в Даэн-Риссе гастролировал хинский цирк».
Кантор в ответ лишь скрипнул зубами.
Хинских уличных артистов можно было назвать циркачами только с натяжкой. В их труппе не было клоунов или дрессированных собачек, они не показывали комедийные пьески и фокусы с платками, шляпами, картами и голубями. Этот цирк был странным и потому привлекал к себе внимание, как и вся Хина, такая близкая и при этом совершенно чужая. Здесь ходили по углям, танцевали со змеями и высвобождались из оков за мгновение до выстрела из арбалета. Но больше всего Эль Драко поразили акробаты. Он не представлял себе, что люди могут быть настолько гибкими и сплетать свои тела в столь причудливые и, на первый взгляд, совершенно неустойчивые конструкции.
Когда представление закончилось, Эль Драко, разумеется, пошёл знакомиться с хинскими бардами, после чего две сестрички-акробатки с радостью согласились сплести с ним тела в более интимной обстановке. То, что при ближайшем рассмотрении близняшки оказались братом и сестрой, нисколько не смутило Эль Драко. Сначала он с удовольствием наблюдал, как тонкая гибкая девушка готовит для него своего брата, а потом взял их обоих. По очереди. Кажется, по два или даже по три раза за ночь.
«Не продолжай», — потребовал Кантор. Он уже вспомнил, что подобных случаев было больше двух, хотя не так уж и много — если сравнивать с количеством его женщин.
«Как хочешь», — внутренний голос стал подозрительно покладистым. И даже не ёрничал, негодник.
Да, приходилось признать: в жизни Кантора — в его прошлой жизни — были мужчины. Да, они оказывались в его постели случайно, в результате недоразумений. Но, выяснив истинный пол очередной жертвы своего обаяния, он не спешил набить извращенцу морду, спустить с лестницы или хотя бы выставить за дверь. Достаточно было всегда быть сверху.
Однако после встречи с этим сволочным психом, палачом из Кастель Милагро, однополая близость вызывала в нём только омерзение. Точно так же, как предательство вероломной красавицы Патриции надолго отбило всякий интерес к женщинам. И временами ему казалось, что навсегда...
Кантор вспомнил заснеженный домик в поморском лесу и сад из Лабиринта, откуда живые статуи взывали к своему бывшему любовнику, отвергнувшему и отвернувшемуся от них: «Из-за неё ты возненавидел нас всех, а мы ведь ничего плохого тебе не сделали, мы ведь любили тебя!»
Как и тогда, осознание собственной слабости и малодушия обдало Кантора жгучим стыдом.
«Да, они меня любили, даже когда я того не стоил. Они прощали мне всё, даже то, чего не следовало бы прощать, а я… Стоило один раз — всего один раз! — столкнуться с подлостью и предательством, и я сломался».
«А что плохого сделал тебе тот же Даниэль? Или хинский акробат, чьё имя ты даже не запомнил? А другие?..»
Кантор вздрогнул. Оказывается, он успел так глубоко погрузиться в свои сложные переживания, что совершенно забыл о вредном и вездесущем собеседнике.
«Да ну тебя», — вяло отмахнулся Кантор от внутреннего голоса. Спорить с ним окончательно расхотелось. Как ни крути, тот был прав: разница между женщинами и мужчинами не так уж и велика.
Блистательный бард Эль Драко любил женщин и познал несчётное их количество. Но, оказавшись по воле случая в постели с мужчиной, не отказывался от близости.
Замкнутый и агрессивный товарищ Кантор, меткий стрелок и безжалостный убийца, был равнодушен к женщинам и упорно их сторонился. А мог и в глаз засветить, как Саэте. За намёки на возможную связь с мужчиной он был готов разорвать обидчика в клочья — вне зависимости от пола.
Но оба — и Эль Драко, и товарищ Кантор — были одним и тем же человеком. И хотя между этими двумя ипостасями разница определённо была, её всё же нельзя было назвать непреодолимой пропастью. Например, ни товарищ Кантор, ни маэстро Эль Драко никогда не были трусами. Они не отступали перед трудностями и принимали любой вызов, как подобает мужчине. Смело шли вперёд, не ища ни поддержки, ни одобрения. Так что же, неужели ты струсишь сейчас, товарищ Кантор? А как же твое обещание маэстро Карлосу? Не ты ли ему заявил, чтобы он не боялся нанести тебе душевную травму и обращался за помощью в любую минуту? Или из-за того, что в тебя втрескался впечатлительный юноша, ты пренебрежёшь своим долгом? Хочешь снова увидеть в глазах любимой женщины горечь разочарования? Зная, что мог бы помочь, малодушно уйдешь от ответственности, прикрываясь общественной моралью? И после этого ты всё ещё надеешься называться воином и мужчиной? Или, может быть, бардом? Ты, который показал два пальца президенту Гондрелло, но не продал ему свой Огонь, ты, который не выдал под пытками своих товарищей, будешь шарахаться от влюбленного мальчика? Недостойно великого барда. И не подобает товарищу Кантору.
Не желая продолжать мучительный диалог с внутренним голосом, Кантор решительно отложил гитару. Репетиции у него завтра нет, но это вовсе не значит, что можно совсем не ложиться. Однако заснул он не сразу. Под закрытыми веками ещё долго мелькали улыбчивые женские лица, а порой среди них попадались и мужские... Этот калейдоскоп крутился до тех пор, пока образы окончательно не перепутались. А в груди отчего-то было тепло, будто грел изнутри прежний Огонь...
Утро началось поздно и неприветливо — с очередного приступа. Зато весь оставшийся день Кантор был совершенно свободен. Можно было заняться чем угодно, не опасаясь, что планы рухнут в самый неподходящий момент. Впрочем, никаких планов у Кантора пока не было. Для начала он поленился изобретать себе поздний завтрак и отправился в тот самый ресторанчик с мистралийской кухней, где они с Ольгой... Впрочем, не надо о грустном, тем более что настроение было неуместно хорошим. Забавно, но даже вчерашние новости уже не казались Кантору такой уж катастрофой. Хотя по-прежнему не хотелось, чтобы слухи об инциденте с Тарьеном распространились.
Кофе и маринованные улитки сделали позднее утро ещё боле приятным, а после завтрака ноги сами понесли товарища Кантора к театру.
Репетиция была в самом разгаре. Кантор не стал ни к кому подходить, а устроился на предпоследнем ряду. Вопреки ожиданиям, Тарьен не вызывал у него ни отвращения, ни вчерашней паники. Напротив, смотреть на Тарьена было приятно. Наблюдая за его игрой, Кантор испытал своего рода ностальгию. И поймал себя на том, что, как это называли Ольга с Жаком, «автоматически» отмечает про себя огрехи и неточности, на которые следовало бы указать Тарьену после репетиции.
Кантора почти никто не замечал, и это радовало. Сейчас он меньше всего хотел бы привлекать внимание к своей персоне. Лишь прошелестели рядом лёгкие шаги Азиль, прозвучало радостное, как всегда, приветствие. А потом в ладонях оказалась небольшая коробочка. Повинуясь интуиции, Кантор не стал разглядывать подарок, а быстро убрал его в карман куртки. Азиль тепло улыбнулась ему и упорхнула.
Незадолго до конца репетиции в зал явился Сан-Барреда. Кантор улыбнулся ему почти так же дружелюбно, как Азиль, и получил огромное удовольствие, когда лицо его соперника буквально перекосило от страха. Тем более что в этот момент к ним подошла Ольга и посмотрела на Артуро как на ненормального, разве что пальцем у виска не покрутила. Наверное, не захотела слишком сильно унижать своего нынешнего... «мужчину» при бывшем. Кантор с удовольствием поболтал бы с ними подольше, но ему надо было перехватить Тарьена, чтобы обсудить репетицию. О вчерашнем недоразумении Кантор, как ни странно, уже и думать забыл. Поэтому не сразу понял, почему Тарьен посмотрел на него с таким ужасом и еле удержался от попытки спрятаться за Карлоса или броситься бежать куда глаза глядят. Сообразив, наконец, в чём дело, Кантор мысленно выругался и приложил все усилия, чтобы вести себя как ни в чём не бывало. В конце концов, насчёт актёров и самоконтроля Карлос был совершенно прав.
Через некоторое время Тарьен всё-таки убедился, что убивать его на месте никто не собирается, и расслабился, благодаря чему обсуждение образа главного героя плавно переместилось в трактир, а потом и в бывшую Ольгину квартиру, где обитал нынче товарищ Кантор.
- Выпить не хочешь? — спросил Кантор с кухни. Весь вечер его преследовало ощущение, что Тарьен попросту не решался ему возражать. Так и не поверил до конца, что горячий мистралиец не станет смывать позор его, Тарьена, кровью. В общем, выпить парню не помешало бы. А то сидит, будто кол проглотил, и взгляд отводит. В трактире ещё ничего, а сейчас, у Кантора дома, совсем стушевался.
- Завтра ведь на репетицию, а маэстро не одобряет, — нерешительно отозвался из комнаты Тарьен.
- Так я же не предлагаю напиваться в стельку. Впрочем, как хочешь. А кофе будешь?
От кофе гость не отказался. Прежде чем отнести чашки в комнату, Кантор плеснул в одну из них немного коньяка, а потом, скрепя сердце, бухнул туда же сахару. Многие их друзья в Ортане, не решавшиеся раньше притрагиваться к любимому напитку мистралийцев, переняли манеру переселенцев пить его сладким. Сейчас это было Кантору на руку. Он надеялся, что если Тарьен и заметит в своём кофе примесь коньяка, будет уже поздно.
- Итак, на чём мы остановились? — заговорил Кантор, ставя чашки с кофе на стол и наливая себе полстакана того же коньяка. Пить ему совершенно не хотелось, но другого средства, стимулирующего его способности, не было. Поскольку приступ был ещё утром, а никаких зелий товарищ Кантор не принимал, можно было рискнуть. Напиваться, как тогда с королём у Жака, он точно не стал бы. — Ах да, любовная сцена. Несмотря на то, что пьеса сама по себе скорее о сражениях и о противостоянии добра и зла, любовные сцены очень важны. Потому что приверженность правому делу, конечно, вызывает симпатию, но именно любовная линия заставляет публику по-настоящему сопереживать твоему персонажу. Особенно женскую часть зрителей, разумеется. Но и мужчины к этому не так равнодушны, как может показаться. Поэтому сыграть надо так, чтобы женщины увидели романтического героя своих грёз, а мужчины смогли разделить чувства твоего персонажа, его стремление завоевать, защитить, доказать и победить. А при взгляде на тебя возникает ощущение, что ты свою наречённую побаиваешься. Будто вас заочно обручили ещё в младенчестве, а теперь приходится как-то с этим жить. Я понимаю, что у маэстрины Эмилии имеются некоторые недостатки, из-за которых она может быть не слишком приятна в общении. Но на сцене о них следует забыть, потому что перед тобой не маэстрина Эмилия, не гордячка, мечтающая о славе и толпах поклонников, а любовь всей твоей жизни, без которой даже подвиги не стоят того, чтобы их совершать. Смотри, — с этим словами Кантор отставил опустевший стакан, снял экранирующий амулет и поднялся. — Как там начинается? «В твои глаза раз заглянув»...
Ты, парень, лишь немного ниже ростом, но такой худой, что кажешься меньше, чем на самом деле. Волосы у тебя русые, почти такие же светлые, как у Ольги. Не слишком короткие — по обычной ортанской моде, так что теперь, когда Ольга зачем-то постриглась, причёски у вас почти одинаковые. Ты так же сидишь в кресле, подобрав ноги, и греешь в руках чашку с остывающим кофе. И смотришь на меня с испугом и затаённым восторгом, скрывать который у тебя плохо получается. Было бы чем восторгаться... Глаза блестят, щёки немного разрумянились — то ли от печки, рядом с которой стоит кресло, то ли от коньяка, то ли просто от смущения, то ли от всего сразу. Если присмотреться, у тебя приятные черты. Даже красивые. А у Ольги ведь такая же тонкая, немного мальчишеская фигура... Поймать взгляд, не отпускать. Что я тут говорил только что? «Перед тобой любовь всей твоей жизни...»
В твои глаза раз заглянув...
Полыхнул в груди Огонь, преображая мир вокруг. Не так, как видение мага или нимфы, но чем-то похоже. Сейчас для товарища Кантора не было никого прекраснее и нужнее, чем хрупкое светловолосое создание, замершее в кресле в немом восхищении. Нельзя думать о соседях, которым может помешать громкое пение, потому что они всё равно скоро перетрахаются друг с другом и перестанут обращать внимание на эту, с позволения сказать, репетицию. О внутреннем голосе, который может вылезти не вовремя со своими неуместными замечаниями, тоже лучше не думать. Ни в коем случае не сбить эманацию. Не раздумывать о том, хочешь ли ты просто показать актёру, какое чувство он должен вложить в своё исполнение, или подарить глупому парнишке, столь неудачно выбравшему предмет обожания, немного счастья. И ни в коем случае не ловить себя на том, что ты сам сейчас действительно без ума от этого парня, хотя мужчины никогда тебя не привлекали. Ну почти. В общем, так и задумывалось. Неважно, кем задумывалось. Неважно, я сказал! Не думать. Бросить вожжи и петь.
Даже у Кантора в голове немного звенело от звуков собственного голоса. Он плеснул себе ещё коньяку, залпом осушил стакан, отдышался и только после этого решился взглянуть на Тарьена. Парень так и не допил свой кофе и смотрел куда-то мимо Кантора. Похоже, эманация оказалась для него слишком интенсивной. С непривычки, наверное.
Ничто не мешало товарищу Кантору посчитать свой долг перед труппой во главе с Карлосом выполненным, но останавливаться уже не хотелось. Зачем? И как можно остановиться, глядя в эти серо-голубые, как осеннее небо, глаза? Остановиться вместо того, чтобы запустить пальцы в мягкие пушистые волосы, а потом... Нет, подбирать вожжи раньше времени недостойно настоящего кабальеро.
Кантор поставил на стол остывший кофе Тарьена и потянул парня за руку, заставляя подняться из кресла.
- Знаешь что? Пошли в душ!
«Хорошо, что Ольга, будучи переселенкой, выбрала квартиру с горячей водой...»
Не слушая возражений, он действительно затолкал растерянного и заметно смущённого Тарьена в душ, а потом, к немалому изумлению парня, залез туда сам.
Несмотря на горячие струи воды, лившиеся им на головы, Тарьен дрожал. Кантор «прислушался» и уловил смесь недоверчивой радости, нетерпения, стыда и страха. Похоже, даже сильная эманация не смогла отключить понимание происходящего, и парень прекрасно осознавал, что оказался совершенно голым — во всех смыслах — наедине с мистралийским убийцей-эмпатом, изрядно больным на голову. Который, судя по всему, спятил уже окончательно. И теперь от него можно ожидать чего угодно. «Да чего же он так боится? Или его кто-то запугал байками про кровожадных мистралийцев? Может, он с Жаком переобщался?» — раздосадованно подумал Кантор. А потом вспомнил, как сцепился с Артуро перед прослушиванием. Тарьен тогда оказался рядом и прекрасно слышал каждое слово. Он отлично знал, за что именно Сан-Барреда схлопотал по морде от вышедшего из себя Кантора. А что у контуженого товарища и до битвы за Кастель Агвилас с головой было, мягко говоря, не очень — так об этом знает вся столица.
Кантор положил руки на плечи Тарьена. До сих пор он предпочитал не упоминать о пикантной ситуации, в которой они оказались, но дальше так не получится и сказать что-нибудь придётся.
- Не надо меня бояться. Я не стану разделывать тебя в этой ванне. — Тарьен вздрогнул. Дёрнули же тебя демоны за язык, товарищ Кантор! Успокоил, называется. Теперь парень, судя по усилившемуся страху, представляет себе окровавленную ванну с останками своих предшественников. В красках и подробностях. Нет, так не годится.
Кантор предпринял ещё одну попытку:
- Я хотел сказать, что я на тебя... не знаю, как это назвать... в общем, я не сержусь. Можешь считать, что это просто такой сон. — Тут в памяти почему-то всплыли смешные суеверия исторической родины Ольги, и Кантора понесло: — Или считай, что ты весь год вёл себя хорошо, и добрая фея решила сделать тебе подарок.
Кажется, хорошее поведение и феи были из разных сказок, ну да ладно.
Прикасаться к Тарьену оказалось приятно. Кантор как-то забыл, что у мужчин тоже может быть нежная и гладкая кожа. Он не удержался и провёл пальцами по трогательно выступающим ключицам. Тарьен покраснел сильнее и отвернулся под каким-то благовидным предлогом вроде поиска мочалки. А Кантор поймал себя на том, что теперь разглядывает парня с неподдельным интересом... и вполне отчётливым желанием. Плечи Тарьена были заметно уже, чем у самого Кантора, небольшая задница выглядела упругой и вполне аппетитной, а плоской груди и мужского достояния со спины было не видно. Кантор не удержался, подошёл вплотную, ухватил Тарьена поперёк живота, привлекая к себе, и коснулся губами его шеи, вдыхая едва уловимый аромат. Так пахнет молодость.
Будь на месте Тарьена девушка, Кантор взял бы её прямо здесь. Однако практики с мужчинами у него было маловато. Да и сам Тарьен не выглядел опытным в таких делах. К тому же негодница жизнь уже однажды доказала Кантору, что длительный перерыв пагубно влияет даже на самые отработанные, ставшие когда-то привычными навыки. С Ольгой он опозорился дальше некуда... В общем, полноценно заняться любовью в душе Кантор не планировал. Но и сдерживаться было уже невозможно.
На удивление легко и естественно Кантор провёл ладонями по тонкому, постоянно вздрагивающему телу, изучая, лаская и... наслаждаясь. Вначале Тарьен был напряжён и боялся даже дышать. Но с каждым прикосновением, с каждым поцелуем его страх испарялся, уступая место возбуждению. Кантор чувствовал это. Они оба становились смелее и распалялись сильнее. Пар, заполнивший ванную комнату, пропитался их общим желанием. Вот уже Тарьен сам прижался спиной к груди и животу Кантора, а тот огладил его узкие бёдра и наконец решился обхватить затвердевшее достояние. Если судить на ощупь, вполне уважительных размеров. Член Кантора лёг в тесную ложбинку между ягодиц Тарьена. И Кантор на мгновение замер, ловя ощущения. Это было очень похоже на обычное самоудовлетворение, только лучше — потому что вдвоём. Тарьен вцепился в руку Кантора, по-прежнему обнимавшую его за талию, но всё ещё не позволял себе даже стонать. Только часто дышал и то ли всхлипывал, то ли просто глотал текущую по лицу воду. А Кантор всё более темпераментно и страстно двигал рукой и бёдрами, доставляя удовольствие и себе, партнёру. Обнимая стройное тело, он покрывал поцелуями вздрагивающие вовсе не от страха плечи и с упоением зарывался лицом в мягкие светлые волосы.
Это продолжалось не так уж долго. Первым кончил Тарьен; судя по сдавленному стону, он зажимал себе рот ладонью. А вслед за ним и Кантор, которого сегодня отчего-то возбуждала застенчивость и не свойственная мужчинам ранимость Тарьена. А может, просто эмпатия снова сработала на приём, передавая в ярких красках чужой экстаз.
Тарьен не спешил оборачиваться, скорее всего, стеснялся. Кантор воспользовался этим, чтобы смыть с его спины свою сперму. А потом вылез из ванной и попытался вытереть голову. Тут-то и обнаружилось, что бросивший вожжи товарищ не распустил волосы, отправляясь в душ, а просто завернул свой хвост узлом, чтобы не болтался и не мешал. Он ведь не собирался мыть голову. Однако под душем Кантор как-то упустил из виду, что волосы всё равно намокли. И теперь, тихо матерясь, распутывал получившийся комок. Тарьен опасливо покосился на него, потом рассмеялся — сначала тихо и нерешительно, а потом, услышав ответный смех Кантора, уже смелее, в голос.
- Помочь? — предложил он, отсмеявшись и куда более смело. Кантор, у которого вслепую ничего не получалось, охотно согласился и подошёл. Для Тарьена задача тоже оказалась непростой, но он, по крайней мере, видел, что делает. Так что через несколько минут резинка всё же была извлечена из того, что до купания было хвостом, и Кантор с наслаждением встряхнул головой, расправляя волосы.
- Спасибо.
- Рад был помочь.
Кантор наскоро вытерся и, уже выйдя из ванной, крикнул:
- Не сиди тут долго! Я тебя в комнате жду.
Сидя на кровати, Кантор извлёк из кармана куртки подарок Азиль, рассмотреть который у него до сих пор не было возможности. Небольшой предмет оказался круглой баночкой с полупрозрачной вязкой субстанцией внутри. Запах Кантору понравился, а на вкус он это вещество пробовать не стал — и так догадался, что это и для чего. О том, сколько народу Азиль посвятила в тайну, о которой её просили молчать, пока добывала эту штуку, он предпочёл не задумываться. Не хотелось размышлять о проблемах. Хотелось показать им два пальца и... Да сколько же можно мыться? Заснул он там, что ли? Впрочем, вода не шумела. Странно. И слишком тихо. Хотя для него не слишком.
Кантор ухмыльнулся:
- Иди сюда, не стой босиком! — Тарьен появился на пороге, с неуместной застенчивостью кутаясь в полотенце. На его лице было написано неподдельное изумление. — Тебе никто не говорил, что у меня невероятно острый слух?
- Говорили... Но я... — Тарьен замялся, подбирая слова, и Кантор ему помог:
- Никогда не представлял себе, насколько? Теперь представляешь. Ну же, иди сюда. Стоять босиком в комнате ничем не лучше, чем в ванной. — Тарьен послушно подошёл и нерешительно присел на кровать рядом с Кантором, немного подумал и подобрал ноги. Как в кресле у печки. Кантор придвинулся к Тарьену и потянул к себе угол полотенца. — И голову плохо вытер. Если простудишься, Карлос меня убьёт. С особой жестокостью. Запомни: голос надо беречь. Голос и Огонь — самое дорогое, что может быть у певца, — наставительно говорил он, насухо вытирая волосы Тарьена. Нравились Кантору эти светлые волосы, и он изыскивал любой предлог, чтобы их коснуться.
Метким броском полотенце было отправлено на подоконник, а Кантор притянул к себе Тарьена и повалился вместе с ним на кровать. Подумал немного, решительно перевернул его на живот и прижался губами к коже на спине. Такой гладкой, чистой, не то что у самого Кантора... Кстати, а ведь в ванной Тарьен имел сомнительное удовольствие видеть автограф Плюшевого Тедди. И не просто воздержался от комментариев, а действительно ничего особого не почувствовал. Если бы Тарьен испугался, испытал отвращение или жалость, Кантор бы «услышал».
«Вот это достойно настоящего мужчины, уважаю», — подумал он.
«А желать провести с тобой ночь — тоже достойно настоящего мужчины?» — внутренний голос, молчавший весь день, всё-таки не выдержал. Вот ведь подлец: сначала уламывал Кантора на это, прямо скажем, сомнительное предприятие, а теперь на попятную?
«Знаешь что, извращенец несчастный! Ты сам меня на это подбил, так что заткнись и не мешай. А то пропадёт настрой, и больше ты меня не допросишься», — пообещал Кантор, и внутренний голос, как ни странно, заткнулся. Видимо, угроза подействовала. А Кантор с искренним удовольствием сжал упругие ягодицы Тарьена, так и просившиеся в ладони. Тарьен застонал и выгнулся, подаваясь навстречу, и Кантор почувствовал, как смутное томление уступает место откровенному и сильному желанию.
«Узко. Не влезет», — снова встрял внутренний голос, когда Кантор добрался до самого интересного и теперь осторожно пробовал это «самое интересное» пальцем. Тарьен вздрагивал и ёрзал от его прикосновений и даже нетерпеливо всхлипнул в подушку.
«Ничего, влезет, если растянуть», — отмахнулся Кантор и открыл баночку, полученную от Азиль.
«И откуда ты слова-то такие знаешь?» — с притворным ужасом потомственного ханжи воскликнул внутренний голос.
«Кажется, мы знаем только один город-бордель, — съязвил Кантор. — Сказано же тебе: не мешай».
Внутренний голос проявил редкую покладистость и умолк. Может, успокоился, увидев, что два пальца уже свободно проходят там, куда, казалось, не втиснуть и один, но скорее всё-таки побоялся, что Кантор и вправду может не довести начатое до конца. Сам же Кантор добавил к двум третий палец и подумал, что дальше терпеть уже просто не сможет, а кулак туда входить и не должен. Потом ещё немного подумал и развернул Тарьена лицом к себе. Тот застенчиво отводил взгляд, но Кантор прекрасно видел дымку желания в его серо-голубых глазах. Чем-то эта дымка напоминала спасительный туман, в котором Кантор пытался скрыться от стервы Джоанны... Затеряться в нём, забыть обо всём, отбросить все мысли и погрузиться целиком. Вместе. С этим парнишкой, который смотрел на него с нетерпеливым восторгом, приоткрыв розовые, нежные, как у девушки, губы с едва пробивающимся на месте будущих усов пушком. Кантор не удержался и коснулся их. Осторожно, мягко, пробуя юность на вкус.
Он смущён, это видно. Но разводит ноги с такой готовностью... Откуда в нём это? Он же не эльф. Осторожно, не спешить, только не спешить. А то и себе повредишь самое драгоценное, и Тарьен завтра сидеть не сможет. И опозорится товарищ Кантор на весь континент безо всякой помощи Азиль, а исключительно по собственной дурости. Нет, о позоре тоже не думать, а то опадёт всё, что сейчас стоит так крепко — до боли, до звона в ушах. Вот так, ещё немного.
Как же узко... Да, раньше всякое случалось, я ещё не успел забыть. Но как же давно это было... В другой жизни. Никогда не задумывался, что у мужчин тоже бывает чувствительная грудь. Нет, знал, конечно, пользовался этим пару раз, но значения не придавал.
Ты так стонешь и всё равно подаёшься мне навстречу... Может, всё-таки больно? Нет? Настолько хорошо? Если честно, поверить не могу, что тебе хорошо со мной. Но мне это приятно. Я ведь для того и привёл тебя сегодня сюда, чтобы тебе было хорошо. Чтобы любить тебя. Да, не сердцем, сердце отдано другой. Глупо звучит, ведь ты не женщина, хоть и прижимаешь меня к себе, стискиваешь коленями, отдаёшься мне, забыв обо всём на свете.
Любить тебя… Не сердцем. Огнём любить. Кажется, приглянулся ты моему Огню, потому с таким удовольствием я смотрю на тебя на сцене, потому мне так важно, чтобы эта роль тебе удалась. Хочу передать тебе это неуловимое состояние, которое не опишешь словами и без которого ты постоянно выходишь из образа. Когда мы играем вместе, мой Огонь разгорается сильнее, я это чувствую.
Нет, конечно, с кем-то другим я не стал бы, что за глупости! Зачем норм... обычному парню со мной спать? Ну, по-другому бы как-нибудь объяснил. Может, морду набил бы, не знаю... Не хочу об этом думать, отвлекает. Просто так получилось. Судьба у меня с юмором — наверное, в этом дело.
Всегда ли я так разговорчив в постели? Не знаю, мне казалось, что нет, но, возможно, я опять о чем-то забыл.
Забавно, что даже сейчас ты не кажешься похожим на девушку. Не то что эти, которые толпами бродят по Лютеции. Даже лицо закрываешь и всхлипываешь иначе. Красиво. Нет, правда, ты красивый, мне нравится на тебя смотреть. Сейчас особенно. Ты не как мужчина красивый, не как женщина, а... Я не знаю. Наверное, так видят эльфы.
Как ни странно, есть, но совсем немного: мой прадедушка — эльф. Да... тот самый... Нет, я всё равно его осуждаю: вести себя надо прилично в любом случае. А тебя не осуждаю. Ты же у меня под окнами не сидишь на заборе. Если бы Азиль не принесло, никто бы ничего не узнал. Да, рано или поздно всё равно бы увидела, она ведь постоянно в театре. И рассказала бы... Хорошо, что в узком кругу. Неважно всё это, забудь, не отвлекайся. С тобой странно, но как же хорошо! Боги...
Кантору казалось, что прошлая жизнь каким-то чудом вернулась к нему. Пришла, как нимфа — на одну ночь. Исчезли барьеры и предрассудки, сейчас он ни о чём не думал и мог практически всё. А Тарьен выгибался под ним, прижимал к себе — крепко, по-мужски, кусал губы и стонал, уже не стесняясь, в голос. Кантор то запускал пальцы в его светлые волосы, рассыпавшиеся по подушке, то стискивал напряжённые ягодицы. Покрывал быстрыми, грубоватыми поцелуями раскрасневшиеся щёки, бледную шею, узкие плечи и вбивался в его тело всё сильнее, уже не боясь сделать больно. И окончательно потерял счёт времени. В какой-то момент показалось, что они всегда лежали вот так, слившись воедино, намертво спаянные общей страстью и ритмом общего пульса. А всё остальное было неважно, как забытый наутро сон...
Наконец Кантор почувствовал приближение оргазма. Немного отстранился, протиснул между их телами руку и сжал член Тарьена. Удовольствие тоже должно быть общим. Всё, до капли. Иначе неправильно, иначе всё зря. Тарьен выгнулся сильнее, запрокинул голову, широко распахнув глаза... Кантор ещё несколько раз судорожно двинул бёдрами и тоже содрогнулся всем телом, когда волна удовольствия докатилась и до него.
Кантор откинулся на спину, медленно приходя в себя. Напряжённое наслаждение отступило, оставив после себя сладкую усталость и лёгкую сонливость. Тарьен тут же прижался к нему всем телом. Тёплый, уютный... и будто привычный. Кантор приподнял его за подбородок, заглянул в глаза. Хотел спросить «Ну как, тебе понравилось?» или «Доволен теперь?», но не стал — у парня и так всё было на лице написано.
- Прости, что... не вышел вовремя, — выдавил Кантор. Говорить о некоторых вещах всё-таки труднее, чем их совершать. Тарьен помотал головой:
- Так лучше. Не люблю прерываться в самом конце. Тогда... будто бы всё теряет смысл.
Кантор повернулся на бок и подпёр голову рукой:
- То есть это у тебя... не первый раз?
Он не знал, что именно чувствовал сейчас. С одной стороны, чего ещё было ожидать? Что у Тарьена не было вообще никого или была девушка, но при виде товарища Кантора он внезапно воспылал безумной страстью — просто так, ни с того ни с сего? Вряд ли. Но представить, как этот застенчивый тихоня выходит вечером из дома на поиски приключений на свою задницу... В голове не укладывалось.
Тарьен покраснел, а Кантор рассмеялся. Кажется, не только ему бывает трудно говорить о том, чего он не стесняется — ну, почти не стесняется — делать.
Кантор вылез из постели, взял со стола сигареты, прикурил, а потом, поразмыслив, вернулся в кровать, прихватив с собой пепельницу. Ему о многом хотелось спросить Тарьена, но он не знал, с чего начать.
- А девушки тебе совсем не нравятся?
- Вы осуждаете меня? — Тарьен тоже успокоился, пришёл в себя и теперь кутался в одеяло, нахохлившись, как птенец. Как цыплёнок.
- Глупости какие, — буркнул Кантор. — Поздно мне тебя осуждать. Просто интересно.
- Нравятся. Но не все. И многим из них не нравлюсь я. А ещё... Вы же видели, где я живу. Как я могу привести туда девушку? Нет, не подумайте, что я стесняюсь своей семьи. Просто не хочу их обременять. Девушкам нужны подарки, ухаживания, а у меня даже времени нет на это.
- Ну, бывает секс без обязательств.
- Бесплатно любят только нимфы.
- И из-за этого ты предпочитаешь с мужчинами? — неприятная догадка кольнула Кантора. — Только не говори мне, что ты так на жизнь зарабатываешь.
Он запоздало испугался, что мог обидеть Тарьена, но тот только тихо рассмеялся:
- Что вы! Вовсе нет. Зарабатываю я пением. А насчёт мужчин... ну, так получилось.
Кантор затушил сигарету, немного подумал и достал новую.
- Не расскажешь?
- А вам зачем? — насторожился Тарьен, и Кантор выругался про себя. Ещё не хватало, чтобы парень опять начал его бояться. Не для того он всё это затеял, чтобы опять прийти к тому, с чего началось.
- Интересно, как так вышло и при чём тут я. Думаю, я имею право знать, — Кантор усмехнулся, — после того, что у нас было.
Тарьен задумался. Кантор почувствовал его колебания и замолчал, позволяя собраться с духом.
- В детстве у меня был друг. На пару лет старше. Мы вместе играли, а ещё он всегда умел придумать что-нибудь такое... ну чтобы помочь семье. Находил для нас мелкие подработки, и всё в этом духе. — В последних словах Кантор уловил фальшь и понял, что подработки не всегда были легальными, но заострять внимание не стал, чтобы не сбивать Тарьена. Пусть рассказывает. — К магу сходить мы тогда не могли, но, похоже, у него была хорошая Тень. И ему нравилось, как я пою. А потом, когда мы уже были подростками, он предложил... попробовать. Нам было интересно. Сначала мы только... помогали друг другу, а потом решились... всерьёз. Мне всегда было хорошо с ним, наверное, мы ещё тогда друг в друга влюбились, только не поняли этого. Нас все считали лучшими друзьями.
Тарьен надолго умолк, и Кантор решился его подбодрить:
- А потом?
- А потом мы выросли. Накопили денег. Не очень много, правда. И мой друг уговорил меня учиться петь. А сам уехал в Голдиану попытать счастья. Больше мы не виделись, так что не знаю, что было с ним дальше. Поначалу мне его не хватало, но потом я привык. — Тарьен ещё немного помолчал и всё-таки продолжил: — Со мной учился один парень, говорили, что у него в роду были эльфы. У него были обычные глаза, и бриться ему приходилось, как всем, но он был... красивый. С ним у нас было совсем не всерьёз, не как с моим другом. Но мне нравилось. Вот и всё.
- То есть больше у тебя никого не было? — уточнил Кантор, а потом всё-таки спросил напрямик: — А я?
- Я ведь понимаю, что это всего один раз. Но я вам очень благодарен, правда, — Тарьен говорил неуверенно, тщательно подбирая слова, но Кантора интересовало другое.
- Нет, я не об этом. Почему именно я?
- Вы сильный и яркий. Вы будто сияете. И вы очень красивый. Вас нельзя не любить, — просто ответил Тарьен. Просто, как нимфа. Немного подумал и добавил: — И вам... хочется подчиниться. Наверное, поэтому мне так трудно играть.
«Азиль же говорила, что дело не в том, какого человек пола, лишь бы смотрел на тебя как... гы-ы... на мужчину», — встрял внутренний голос, и Кантор вздрогнул от неожиданности, поскольку успел напрочь забыть о своей персональной шизофрении.
«Иди на хрен. Я спать хочу», — решительно заявил голосу Кантор и сгрёб в охапку Тарьена.
- Не поделишься одеялом? Оно у меня только одно.
Однако сразу заснуть Кантору не удалось. Он ещё некоторое время лежал, обнимая прижавшегося к нему Тарьена, и думал о том, как завтра посмотрит в глаза ему, Ольге, Карлосу, Азиль, всей труппе и проклятому Сан-Барреде.
Утро милосердно избавило его от терзаний, поскольку они с Тарьеном проспали. Пришлось быстро одеваться и бежать в театр. Кантор чуть не забыл дома снятый вчера экранирующий амулет. Хорошо, что Тарьен напомнил. И хорошо, что по дороге удалось купить пирожков, а потом поймать извозчика, — на завтрак-то времени не было. И очень хорошо, просто замечательно, что никто не догадался прийти их будить!
Никакой неловкости после проведённой вместе ночи они не испытывали. Кантор так спешил, что на самокопание в духе принца-бастарда Элмара попросту не осталось времени. А Тарьен... к утру он будто бы повзрослел, в нём появилась спокойная уверенность, которой так не хватало раньше.
Они вломились в зал, как два лося, — по меткому выражению Ольги. Репетиция, конечно, уже была в самом разгаре.
- Мы обсуждали наши роли, репетировали и... ну, так получилось, — попытался оправдаться Кантор. Карлос тяжело вздохнул и смерил их обоих недовольным взглядом.
- Кантор, если ещё и ты будешь спаивать мне молодёжь...
- Это больше не повторится! — честно пообещал Кантор. Он не понял, было ли это сказано для отвода глаз или от него и в самом деле пахло вчерашним коньяком, но уточнять, разумеется, не стал. А когда они с Тарьеном вышли на сцену, Карлос напрочь забыл свои претензии и отдал должное педагогическому таланту Кантора. Действительно, герой Тарьена стал мужественнее, ярче и больше не терялся на фоне мрачной харизмы орка-шамана. Внешне Тарьен был на него совершенно не похож, но Кантор не мог отделаться от ощущения, что смотрит в зеркало.
«Да ты у нас настоящая нимфа!» — заржал внутренний голос, но Кантор пропустил его слова мимо ушей. Он был слишком доволен результатом. И тем, что Тарьен точно не попросит о продолжении, — ему это действительно больше не нужно.
В перерыве между репетициями к Кантору подлетела Азиль. Глаза её радостно сияли, и она уже открыла рот, чтобы что-то сказать, но Кантор её одёрнул:
- Не здесь.
- Хорошо. А где? — у Азиль была потрясающая способность соглашаться и всё равно настаивать на своём. Кантор вздохнул и повёл её в гримёрку. Запер дверь и отошёл в противоположный конец помещения, чтобы ни звука не просочилось наружу.
- Что ты хотела спросить, милая? Теперь можно, только негромко.
- Не спросить. Я ведь всё вижу. Сказать, что твоя паутина… — Кантор страдальчески закатил глаза. — Она стала тоньше.
Это было неожиданно.
- Насколько тоньше?
- От неё осталось не больше половины.
Кантор растерялся. С одной стороны, это была хорошая новость, но с другой...
- Милая, только не говори мне, что я должен...
- Нет, — серьёзно ответила Азиль. — Не надо. Сейчас тебе это не нужно.
- Сейчас? Это обнадёживает, конечно. А потом?
- А потом случится что-то ещё. Не волнуйся, всё будет правильно.
- Надеюсь, — вздохнул Кантор, в очередной раз вспомнив тяжёлую руку, скверный характер и своеобразное чувство юмора своей судьбы. Но Азиль ему ничего не ответила. Чмокнула в щёку, улыбнулась радостно и выпорхнула за дверь. Кантор с запозданием сообразил, что так и не поблагодарил её за банку со смазкой, но было уже поздно. Не кричать же ей вслед на весь театр.
В другой раз.
О своём странном приключении Кантор вспоминал только дважды. Первый раз после скандального словесного поединка. И не без удовольствия — ведь о ночи любви с Тарьеном подлец Сан-Барреда так ничего и не узнал.
А второй раз...
- ...Ну вот, я тебе всё рассказала про эльфа. А ты мне расскажешь? — в голосе Ольги чувствовалась неуверенность.
- Про эльфа? — Кантор посмотрел на неё наивными глазами школьника, скрывающего плохую отметку. — Как я лупил мистралийского принца пюпитром, ты и так знаешь.
- Не про это! — Ольга не выдержала и рассмеялась, но потом снова посерьёзнела. — Я имею в виду того, с кем ты был... ну, когда мы были не вместе.
- Я думал, твои подружки тебе уже давно всё рассказали, — Кантор продолжал гнуть свою линию, хоть и понимал, что это вряд ли поможет. И, разумеется, не помогло.
- Не об этом. Про Тарьена, — тихо, еле слышно, но твёрдо сказала Ольга. Кантор вздохнул. Обижать её прямым отказом не хотелось.
- Я не умею рассказывать такие вещи.
Ольга нахмурилась и надула губы:
- Зря я спросила. Прости, я больше не буду.
На этом можно было считать тему закрытой. В конце концов, Ольга умела быть деликатной в некоторых вопросах. Но Кантор вспомнил слова Шеллара: «Она… всегда всерьёз принимает чужие откровения. Ей кажется, что если человек раскрывает перед ней душу, то он выказывает ей особое доверие, на которое надлежит как-то отвечать. И с тобой, товарищ Кантор, ей этого очень не хватало...»
Кантор сел рядом с Ольгой и обнял её за плечи.
- Я правда не умею. И в этом нет моей вины. Я музыкант и певец, а не сказитель. Но я попробую.
И он честно попробовал. Ольга имела право знать. Она всегда понимала Кантора и умела хранить его тайны. А к однополой любви в её мире действительно относились иначе.